Николаев Андриян Григорьевич

Если на Марсе существуют бюрократы, Николаеву пришлось бы не сладко. Он конечно герой, а в анкете-то вроде не все гладко. Ну посудите сами, товарищи земляне, в юности-то он писался — «Григорьев». Марсианам пришлось бы объяснять, что по чувашским обычаям фамилия образуется из имени отца.
Глядя на Гагарина, ошарашенные иностранные корреспонденты спрашивали: «Как удалось найти человека с такой аристократической фамилией, такой рабочей родословной и такой оптимистической улыбкой?»
У Николаева родословная другая — крестьянская. И улыбка не то чтобы не оптимистическая, а просто… иная. А фамилия? Не очень редкая и не очень сложная.

Хотя предприимчивые американцы ухитрились сделать ее еще проще. «Здесь пиво, от которого был бы в восторге даже Нико!» Это реклама одного нью-йоркского бара.
А магазин женского платья зазывал: «Девушки, спешите к нам! Нико скоро вернется из Космоса!» Бедные американки! Если бы они знали, что вскоре на пресс-конференции Андриян Григорьевич Николаев признается: «Мне кажется, что наши девушки — самые лучшие в мире!..»
В его жизни не было крутых поворотов. Она проста, обычна. И, может быть, именно это самое ценное и удивительное в ней.
Деревня Шоршелы Мариинско–Посадского района Чувашской АССР. Здесь он родился 5 сентября 1929 года. Кто мог думать, что уже тогда судьба пророчески улыбнулась ему, — его детство прошло на полях «Победы» (так именовался колхоз). Здесь он узнал, что такое труд: пахал землю, пас коров. Здесь он прочитал первые книги и полюбил героев чувашских легенд – крестьянского вождя Пугачева и красного командира Чапаева. Здесь он мечтал о будущем.
«Я стану доктором», — категорически утверждал подросток. «Я буду летчиком», — скажет он став юношей.

Окончив в 1947 году лесотехникум, Николаев направился в Карелию. Там закалялся его характер. Там он научился чувствовать земную красоту – любоваться лесными красками, слушать волшебную тишину глухих озер. О красоте небесной он тогда еще не думал.
Апрель 1950 года. Призывной пункт. Курсы стрелков-радистов.
Первое знакомство с самолетом. Затем авиационное училище, служба в Московском округе. И полеты. На «ЯКах» и «МИГах». «Быть тебе хорошим истребителем… умеешь мыслить самостоятельно», — сказал ему Герой Советского Союза А. Л. Кожевников.
И он сумел… Летом 1956 года его истребитель шел в пилотажную зону. И вдруг на высоте 6 тысяч метров остановился двигатель. Стрелки приборов — на них лучше было не глядеть. Запросил
Землю, а она почему-то медлит с ответом. Выход?
Катапультироваться. Но тогда погибнет машина — труд сотен людей… Он впился в ручку управления, выровнял самолет и… посадил его «на брюхо» на ржаном поле, найдя единственный подходящий клочок земли между оврагами и косогором.
«Как тебе удалось? Что помогло?» — спрашивали его.
«Прежде всего — спокойствие».
Характер этого коренастого темноволосого парня отшлифовался военным бытом. Немногословность, аккуратность, подтянутость, точность. И действительно, поразительное хладнокровие и выдержка.
Они не изменяли ему в сурдокамере, где он был отрезан от внешнего мира. Уселся в кресло и невозмутимо стал делать записи в журнале.
Погас свет, замигал в кромешной тьме багровый луч, зловеще завыла сирена. А он… с любопытством досмотрел до конца этот спектакль и, когда зажегся свет, усмехнулся и продолжал заниматься своим делом. Ошеломленный, врач разводил руками: «Железная психика!»
Он остался верен себе и в термокамере — этой «чертовой печке», которая «душит жарой».
И на качелях, где он тренировался долго, настойчиво, до тех пор, пока не убедился, что сможет выдержать сутки. (Потом, на комиссии, он поражал всех тем, что очень легко ориентировался, сохраняя равновесие и координацию движений.) И накануне полета, когда во время партии в бильярд перегорели пробки, а он, не дрогнув, все-таки загнал шар в лузу.
И в Космосе, когда объятый пламенем корабль входил в атмосферу, а Николаев говорил себе: «Спокойно, пусть горит — идет нормальный спуск».
«Удивительно спокойный, неторопливый, скромный, умеющий мыслить самостоятельно, чем-то похожий на летчика Алексея Маресьева…
Многим из нас, космонавтов, пришелся по душе этот добродушный, умный и волевой человек, способный быстро принимать решения, бесстрашно и последовательно мыслить. С таким можно работать целый век». Это слова Германа Титова. Именно его дублером был Андриян Григорьевич Николаев.
Он провожал в апреле 1961 года Гагарина, а спустя 4 месяца, одетый в цветной скафандр, появился на стартовой площадке вместе с Титовым.
Теперь он уже знал, что очередь за ним.
11 августа 1962 года, 11 часов 30 минут. «Сокол» взмыл в небо. «Сокол» совершает полет в историю», — озаглавила статью «Нью-Йорк пост».
«Вальс, затем новый шаг в Космос»,— сообщила «Нью-Йорк геральд трибюн», заметив, что московское радио прервало вальс Глазунова, чтобы сообщить о запуске «Востока-3».
Он знал, что полет будет длительным и сложным. Очень много задач предстояло выполнить: и изучить влияние длительной невесомости, и проверить работоспособность в свободном плавании, и проверить действие всех систем и механизмов в полете. Он должен был все знать, уметь и сметь.
За 94 часа 22 минуты он 64 раза обогнул Землю, пролетев 2640 тысяч километров. Первый «космический миллионер»! Он выполнил все, что требовалось программой.
Впервые установил связь с другим космическим объектом — «Востоком-4». Как сказал председатель Государственной комиссии, Николаев и Попович так крепко «обнялись», что с Земли их никак не могли разъединить.
Разговаривал с Н. С. Хрущевым, доложив, что полет проходит успешно.
Вставал из кресла и двигался в корабле. Первые шаги. Робкие, неуверенные. Но ведь так начинали все, даже Валерий Брумель и Петр Болтников.
В рацион космонавта впервые были включены натуральные продукты, раньше вообще не знали, как в невесомости человек будет жевать, глотать и полезет ли ему кусок в горло. В меню включили мясные котлеты, жареную телятину, куриное филе, пирожки, сандвичи, фрукты, пирожные, леденцы. А из напитков — воду, кофе, соки.
Так что небесные братья могли в честь первого совместного космического обеда осушить бокалы.
А вот курить не пробовал. Правда, он давно уже бросил, а то пришлось бы мучиться: ведь сигарета все время бы гасла!
Вероятно, единственное, о чем Андриян Григорьевич мог жалеть, так это о том, что не увидел финального матча на Кубок СССР по футболу. Но, конечно, он не забыл поздравить донецкий «Шахтер» с победой.
О чем он думал там, в небесах?
О том, что Земля стала совсем маленькой, если ее можно облететь за 1,5 часа. О том, что его полет — лишь разведка, ступенька к будущим путешествиям на планеты. О том, как прекрасны часы, проведенные в Космосе, когда Луна светит столь ярко, что можно выключить электрическое освещение и работать.
И о том, что, отрезанный от мира, он чувствует дыхание миллионов советских людей, усилия которых подняли его так высоко, ибо, как он написал позднее, «самая стойкая зарядка — это чувство ответственности перед Родиной, перед нашей Коммунистической партией».
«После четырехсуточного полета я подружился с Космосом. Все теперь ощущаю по-другому, чем раньше: звезды кажутся уже не бездушными и холодными, а близкими, теплыми светилами, и
Земля стала красивее, милее во сто крат, и Луна выглядит приятно, как добрая знакомая… Космос приблизился ко мне, и я осмеливаюсь говорить с ним уже на «ты».
Космонавт–три действительно имеет на это право!

Читайте также:
Что такое сила тяжести?